Солнечногорск ИНФО — ещё ближе к городу Новости Солнечногорска, все городские новости в одном месте
Владимир Иванович Петров создал в 2006 году в деревне Доронино Можайского района частный музей. За двенадцать лет он собрал три выставки, которые посвящены крестьянскому быту, войне 1812 года и Великой Отечественной войне. Последние два года Владимир Иванович изучает историю подвига советского летчика Виталия Васильевича Силантьева, совершившего единственный над Бородинским полем таран немецкого бомбардировщика Юнкерс. В 2017 году возле музея в Доронино стараниями его основателя открыли памятный знак летчику-герою.
– На вашем сайте музей в Доронино назван живым музеем. Что это означает?
– Идеей создать живой музей я вдохновился в Испании. На одном из островов есть замок Сан Мигуэль, в котором не просто работают экскурсоводы, а постоянно живут люди. Понятно, что вечером они снимают историческую одежду, включают интернет и прочее, но они целый день проводят в замке: кто-то занимается кузницей, кто-то – другими ремеслами. У нас есть клубы военно-исторической реконструкции, но они делают разовые мероприятия. Изначально я хотел, чтобы в небольшой деревне постоянно жили люди, занимаясь восстановлением традиций. Однако осуществить задумку в таком виде пока не удается. Должна быть высокая посещаемость музея, нужно жилье и работа для сотрудников, чтобы они кормили семьи. Посещаемость музея, как и вообще внутренний туризм у нас в стране, к сожалению, последние три года падает. Поэтому идею живого музея пришлось отложить.
Еще в 1920-е годы философ Павел Флоренский написал научную статью, где обосновал идею живого музея. Так он пытался сохранить Троице-Сергиеву лавру, когда монастырь закрывали. У меня нет религиозной подоплеки, мне интересен научный исторический подход к этой теме, но Флоренский был прав. Даже для неверующего человека доходчивее, когда он заходит на экскурсию не в пустой храм, а в храм, где звучат песнопения, горят свечи и так далее. Часто мы приезжаем в музеи народного быта, а они пустые. Другое дело, когда в живом музее посетителя встречает крестьянка, в поле косит мужик, неподалеку пасутся бараны.
Доронино зависит от «большого брата», которым является государственный музей-заповедник «Бородинское поле». Там сейчас тоже невысокая посещаемость. В советские годы через Бородино проходили все. Если взять людей моего возраста из Москвы и Подмосковья, то Бородино для нас считалось «Меккой». Где учить патриотизму, о котором так часто говорят, как не на Бородинском поле? Школьников еще привозят, но студентов здесь бывает мало. При этом в Москве собраны ведущие ВУЗы страны, а в каждом гуманитарном институте есть исторический факультет. Они выпускают историков, которые не бывали на Бородинском поле, хотя на этом месте дважды проливалась кровь, отданная на защиту столицы. В девяностые годы мы эту «Мекку» потеряли и до сих пор не обрели. Я считаю, что история – это сейчас основная наука.
– У вашего музея три направления. Вы начинали с дома крестьянского быта?
– Выставка крестьянского быта на самом деле подразумевает две связанные темы. Речь идет о том, что такое постой, и как жили солдаты в зимних квартирах. Я хотел создать не только этнографическую деревню, а показать постой солдат в крестьянской избе времен 1812 года. Вот почему символ Доронино – это избушка, барышня на завалинке и часовой на посту.
В начале XIX века казармы строились только для элитных гвардейских полков, а основная часть русской армии находилась на постое. Это была форма налога и обязанность граждан, предоставлять кров военным в мирное время. Солдаты селились по домам в деревнях и маленьких городах с поздней осени и до наступления тепла. Летом для солдат ставились палаточные лагеря. Если хозяин дома не хотел принимать под свою крышу солдат, мог внести в казну деньги.
В музее мы хотели показать живую взаимосвязь крестьянского быта и постоя солдат. Не надо путать постой с потемкинскими деревнями. Здесь каждый занимался своим делом – солдат службу тянул, а крестьянин жил своими заботами. В потемкинских деревнях, напротив, пытались сделать так, чтобы солдат не только служил, но еще помогал крестьянину, а крестьянин, в свою очередь, помогал солдату. Как мы знаем из истории, ничего из этого не вышло. Другое дело, что добрые взаимоотношения складывались порой таким образом, что солдат сам помогал крестьянину в быту, за что получал лучший угол, домашнюю пищу и прочее, но это уже было никак не регламентировано. Были в России еще вольные военные поселения казаков, которые в мирное время пахали землю, но как только начиналась война, надевали форму и седлали коней. Они и назывались нерегулярными войсками. Обе темы – быт крестьян и военная история – одинаково интересные. Причем этнографией я раньше не занимался, а военной историей увлекался всю сознательную жизнь.
– Где вы искали старинные вещи и утварь для выставки?
– Если говорить об этнографической выставке, то я ее собирал с детства. Я не понимал, с какой целью, потому что о музее тогда даже речи не шло. Я вообще к музеям и культуре никакого отношения не имел. У меня на даче валялись старые вещи, в деревне сарай был забит. Я собирал прялки и другие предметы, считая, что когда-то они пригодятся. Потом купил дом в Бородино, наполнил гараж прялками, скалками и всем прочим, и продолжал их собирать. Когда создавал музей быта, мне не составило труда сделать выставку в течение одной недели, потому что экспонаты у меня уже были.
Военные вещи собирались уже за годы деятельности выставки. Сначала у нас стоял один дом, в котором было собрано все подряд, а потом мы докупили еще участок и построили новый дом. В нем мы открыли в 2012 году к 200-летнему юбилею Бородинского сражения отдельную выставку, посвященную войне 1812 года.
– Как вы заинтересовались судьбой летчика В.В. Силантьева?
– Тема Силантьева возникла спонтанно. Я никогда не занимался Великой Отечественной войной, хотя, конечно, она всем близка. Единицы знают своих прадедов, которые воевали в 1812 году и были участниками Бородинского сражения, но почти все знают о своих дедушках, которые воевали в Великую Отечественную. Хотя меня больше увлекал XIX век, последний отголосок рыцарства, последние политические события на юго-востоке Украины дали толчок к изучению Второй Мировой. Я увидел, что происходит с памятью о войне. Это было перед семидесятилетием победы.
К судьбе Силантьева я обратился следующим образом. Я ходил за грибами и в двухстах метрах от дома в лесу нашел обломки рухнувшего немецкого самолета времен войны. Части машины лежали практически на поверхности земли, потому что это было высокое сухое место. Найденные железки я приносил и складывал в мешок. Что-то собирали соседи, какие-то вещи, относящиеся к Великой Отечественной войне, приносили друзья. Потом я подумал, что надо все-таки сделать в музее уголок, посвященный войне 1941-1945 года.
Я начал изучать найденные обломки самолета, и выяснил, что это остатки Юнкерса. Стало интересно, как он попал в Доронино, и кто его сбил. Неожиданно всплыла тема единственного тарана на поле русской славы над Бородино. Таран – это высший подвиг для летчика. Надо было как-то этот подвиг увековечить.
– Какие были обстоятельства тарана, и чем он закончился для пилота?
– Выполнив боевую задачу, В.В. Силантьев возвращался на аэродром в Кубинку и, пролетая Бородинское поле над деревней Доронино, увидел, как три немецких Юнкерса бомбят санитарный поезд. Боекомплекта у Силантьева не было, и он пошел на таран. К сожалению, летчик погиб, но при таране был также уничтожен и Юнкерс с экипажем. Силантьев управлял истребителем ЛаГГ-3, а немцы – двухмоторным бомбардировщиком. Поезд бомбили три немецких самолета, и два из них в тот день были сбиты. Первый протаранил Силантьев, а второй был уничтожен командиром звена Петровым Евгением Дмитриевичем. Дочь летчика живет в Москве. Она передала мне кое-какие личные вещи отца. Евгений Дмитриевич Петров был участником битвы под Москвой в составе шестого истребительного корпуса, который защищал небо столицы. Эти люди спасли город от массовых бомбардировок.
Встал вопрос установки памятного знака В.В. Силантьеву. Полгода ушло на согласования, осложнявшиеся тем, что мы находимся на территории музея-заповедника. Долго собирали деньги. В результате в 2017 году мемориал открыли. Памятный знак по нашей задумке должен был лаконично вписываться в поле и гармонировать с остальными памятными знаками в Бородино. Издревле в России было принято ставить в качестве памятника войны большой валун или камень. У летчиков обычно еще снимали винт и приделывали звездочку с фотографией. Мы поставили валун в той же стилистике, что и большинство памятных знаков на Бородинском поле. Добавили винт с самолета ЛаГГ-3, поставили планшетку и шлемофон. Мне самому этот памятник очень нравится.
– А что стало с обломками самолета Силантьева?
– Самолет пролежал в Доронино до конца шестидесятых или начала семидесятых годов, а затем его вывезли в неизвестном направлении. Виталий Васильевич несмотря на молодость, а ему исполнилось всего двадцать два года, совершил сто сорок девять боевых вылетов за короткий промежуток с октября по февраль 1941 года. Причем это были самые неблагоприятные по погоде месяцы. Получается, Силантьев делал чуть ли не пять боевых вылетов в день – это очень серьезная работа. Идя на таран, Виталий Васильевич отстегнулся, у него был открыт колпак кабины. Скорее всего, он готовился к прыжку, хотел катапультироваться, но, видимо, из-за малой высоты не успел этого сделать или не смог. Однако летчик выпал из кабины, его нашли в ста метрах от самолета.
Этой темой я занимался два последних года и продолжаю ее до сих пор. Еще предстоит съездить в город Владимир, чтобы установить табличку на школе номер 17, которую закончил Силантьев. Нужно также найти и обозначить могилу летчика, которая была утеряна, но по воспоминаниям находится в Кубинке на Никольском кладбище. В семидесятые и восьмидесятые годы там проводилось укрупнение, когда отдельные могилы собирались в братские, ставились мемориалы. Могилу Силантьева утратили, и мемориал стоит сейчас без его фамилии. К сожалению, у нас есть только воспоминания сослуживцев, но пока нет документов, поэтому мы не можем доказать факт захоронения на этом кладбище. Тем не менее, я не сомневаюсь, что летчик лежит в Кубинке. На входе в кладбище стоит большой памятник, и фамилия Силантьева должна быть на нем отмечена.
– Удалось ли найти потомков или родственников Силантьева?
– К сожалению, прямых потомков нет, ведь Силантьев погиб в двадцать два года. У него было два брата, один из которых Алексей тоже погиб, но, к счастью, в семьях двух сестер осталась память о родственнике. Они вышли на связь, приезжали сюда, хотя дети одной из сестер живут во Владимире, а другие – в Саратове. Я к ним отношусь почти как к родным, потому что В.В. Силантьев стал за два года моим героем. Приятно, когда люди помнят, что у них был такой дядя, дедушка. Самое главное, что память о герое передается в семье маленьким детям. Родственники летчика подарили мне несколько фотографий. В частности, привезли фотографию Силантьева с девушкой, которая уже после гибели летчика была подписана матерью или сестрой такими словами: «Она могла стать его женой».
– На вашей выставке, посвященной летчику Силантьеву, есть фото четырех немецких пилотов, обратившихся с посланием к солдатам фашистской Германии. Что это за история?
– С исторической точки зрения как исследователю мне стала интересна судьба сбитого в Доронино немецкого самолета и экипажа. Номер боевой машины я нашел в архиве. В тот день в районе Можайска погибло два самолета: один пропал без вести, а второй был сбит. Я выяснил, что самолет относился к эскадре, которая называлась «Мертвая голова». Я нашел в интернете этот самолет с таким же бортовым номером, но, согласно подписи, он был снят в небе над Францией в 1940 году. Эта эскадра бомбила Францию при захвате немцами Европы.
После начала Великой Отечественной войны «Мертвая голова» оказалась под Киевом. Фотография и обращение четырех немецких пилотов в газете – это наша пропаганда. Я сомневаюсь, что, как пишется в газете «Комсомольская правда» за 28 июня 1941, немцы раскаялись. По версии газеты, пилоты вылетели бомбить Киев, но им надоело убивать мирных людей и они сбросили бомбы в Днепр. Когда приземлились на поле, их окружили и взяли в плен гражданские. Немцы призывали со страниц газеты последовать их примеру всех фашистских солдат. Скорее всего, эти летчики были все-таки сбиты. В статье напечатана их общая фотография, где они стоят бравые и веселые, от того что сделали правильный выбор. Но я нашел и другую фотографию этого экипажа, скорее всего, уже после пленения. Там двое летчиков перебинтованы, у всех поникшие головы, а бравости не заметно. Эти пилоты относились к тому же подразделению, которое перебросили частично под Киев, а потом – к нам в Подмосковье, поэтому я заинтересовался этой историей.
Антон Саков